— Что ты делаешь? — спрашивал маленький Денго.
— Созерцаю, — отвечал отец.
— Сколько ж можно смотреть на одно и то же?
— Бесконечно. Вот глянь. — Отец указывал чубуком. Из мундштука разматывался тонкий белый дымок, словно нить из шелковичного кокона. — Та полоса темной породы — рудоносная. Из нее можно добывать медь, может быть, попутно — свинец и цинк. Можно построить фуникулер вон до того плоского места, потом пройти наклонную штольню параллельно простиранию залежи… — Денго включался и придумывал, где будут жить горняки, где построить школу, а где разбить площадку для игр. Под конец разговора в долине вырастал воображаемый поселок.
В ту ночь у Гото Денго много времени для созерцания. Он заметил, что на оторванные части тела акулы практически не нападают. Тех, кто плывет быстрее, хватают первыми. Поэтому при появлении акул он неподвижно замирает на спине и не шевелит и мускулом, даже когда зазубренный край чьего-то ребра тычет его в лицо.
Наступает рассвет, через сто или двести часов после заката. Гото Денго никогда не бодрствовал целую ночь и потрясен, что такое огромное солнце ушло с одного края планеты и вышло с другой. Он — вирус, зародыш, живущий на поверхности неизмеримо огромных, стремительно движущихся тел. И, удивительное дело, он по-прежнему не один: еще трое пережили ночь и акул. Они подплывают ближе и поворачивают к снежным пикам Новой Гвинеи, нежно-розовым в свете зари.
— Они ничуть не приблизились, — говорит один.
— Они в глубине острова, — объясняет Гото Денго. — Мы плывем не к горам, а к берегу — гораздо ближе. Давайте приналяжем, пока не умерли от жажды. — Он начинает грести на боку.
Один из выживших — судя по выговору, уроженец Окинавы — отлично плавает. Они с Гото Денго легко оторвались бы от двух других, однако весь день держатся с ними вместе.
Один из тех, кто плывет медленно, перед этим неделю страдал поносом и, вероятно, уже был обезвожен. Когда солнце зависает прямо над ними, как огнемет, он начинает биться в судорогах, нахлебывается воды и идет ко дну.
Второй медленный пловец — из Токио. Он в гораздо лучшей физической форме, просто не умеет плавать. «Самое время научиться», — говорит Гото Денго. Примерно час они с окинавцем учат его грести на спине и на боку, потом возобновляют движение к югу.
Ближе к закату Гото Денго замечает, что окинавец большими глотками пьет морскую воду. Смотреть больно, главным образом оттого, что безумно хочется сделать то же самое. «Нет! Тебе будет плохо!» — говорит он. Голос слабый. Набрать в грудь воздуха, преодолевая безжалостное давление воды — труд непосильный. Каждая мышца ноет.
К тому времени, когда Гото Денго доплывает до окинавца, того уже рвет. С помощью токийца Гото засовывает пальцы ему в глотку и помогает вытошнить остальное.
Парень совсем ослабел, он лежит на спине и бредит. Впрочем, посреди ночи, когда Гото Денго наконец решает его бросить, окинавец внезапно приходит в себя и спрашивает: «Где Полярная?»
— Сегодня облака, — говорит Гото Денго. — Но в них белое пятно — может быть, луна.
Ориентируясь по светлому пятну, они прикидывают, где может быть Новая Гвинея, и плывут дальше. Руки и ноги — как мешки с глиной; все трое галлюцинируют.
Вроде бы встает солнце. Они в паровой туманности, которая несется через отдаленные части галактики, излучая золотисто-розовый свет.
— Пахнет гнилью, — говорит один (Гото Денго не может разобрать который).
— Гангрена? — предполагает другой.
Гото Денго принюхивается, тратя на это половину оставшихся сил.
— Не мясо, — говорит он. — Растения.
Никто больше не может плыть, а если б и мог, то не знал бы куда — туман светится равномерно. В любом случае это ничего бы не изменило — течение гонит их, куда хочет.
Гото Денго некоторое время спит, а может быть — нет. Нога задевает о какой-то выступ. Слава богу. Акулы появились, чтобы их прикончить.
Волны становятся агрессивнее. Нога снова обо что-то задевает. Обожженная кожа вопит. Оно твердое и колючее.
Что-то торчит из воды прямо впереди, какие-то белые бугры. Верхушки кораллов.
Волна разбивается, подхватывает их и тащит через кораллы, обдирая половину кожи. Гото Денго ломает палец и считает, что ему еще повезло. Следующая волна, снимая оставшуюся кожу, выбрасывает его в лагуну. Что-то выталкивает ноги вверх, а поскольку все тело — обмякший мешок с дерьмом, то голова зарывается в воду и лицо втыкается в колкий коралловый песок. Руки и ноги забыли обычные движения, умеют только грести, и проходит некоторое время, прежде чем Гото, упершись в дно, поднимает голову над водой, потом на карачках ползет к берегу. Запах гниющей растительности повсюду, как будто провиант для целой дивизии оставили на неделю под солнцем.
Он находит песок, не залитый водой, поворачивается и садится. Окинавец чуть позади, тоже ползет на карачках. Токиец сумел встать и бредет к берегу, шатаясь под ударами волн. Он смеется.
Окинавец падает на песок рядом с Гото Денго и даже не пытается сесть.
Волна сбивает токийского паренька с ног. Тот со смехом валится в прибой, успевая выставить руку.
Смех резко обрывается. Токиец вскакивает. Что-то болтается у него на руке: извивающаяся змея. Он встряхивает ее, как плеть, змея отлетает в воду.
Испуганный, отрезвленный, токиец проходит последние пять-шесть шагов и падает ничком. Когда Гото Денго дотягивается до него рукой, он уже мертвее мертвого.
Трудно сказать, как долго Гото Денго собирается с силами. Может быть, он заснул сидя. Парнишка из Окинавы по-прежнему лежит и бредит. Гото Денго с усилием встает и, шатаясь, идет на поиски пресной воды.