Останки лейтенанта Этриджа больше всего похожи на то, что лежало сегодня утром в разделочном цехе. Шафто не хочет сплоховать перед британским летчиком, к тому же он на удивление спокоен. Может быть, все дело в облаках — они всегда действуют на него умиротворяюще.
— Ядрена вошь, — говорит он. — Эти немецкие двадцатимиллиметровые — не фунт изюма.
— Ага, — говорит летчик. — Теперь надо, чтобы нас засек конвой, и можно доставлять груз.
Несмотря на всю загадочность фразы, в ней хоть что-то говорится о планах подразделения 2702. Шафто встает и идет вслед за летчиком. Оба деликатно переступают через мягкие потроха, которые, по всей видимости, отлетели от Этриджа.
— В смысле, союзный конвой? — спрашивает Шафто.
— Союзный? — передразнивает летчик. — Где мы, черт возьми, найдем тебе союзный конвой? Это Тунис.
— Тогда что значит — «чтобы нас засек конвой»? Чтобы мы засекли конвой, да?
— Извини, приятель, — говорит летчик. — Мне некогда.
Шафто оборачивается и видит, что лейтенант Енох Роот стоит над относительно большим куском Этриджа и роется в его портфеле. Шафто делает преувеличенно строгий вид и обличающе грозит пальцем.
— Послушай, Шафто, — кричит Роот. — Я просто исполняю приказы. Принимаю у него командование.
Он вытаскивает небольшой сверток в желтой пластиковой обертке, проверяет содержимое и вновь укоризненно смотрит на Шафто.
— Да пошутил я, — говорит Шафто. — Помнишь? Помнишь, когда я подумал, что те ребята курочат покойников? На берегу?
Роот не смеется. То ли он злится, что купился на розыгрыш, то ли не любит шуток по поводу мародерства. Роот несет сверток к другому покойнику, тому, что в гидрокостюме. Заталкивает сверток в гидрокостюм.
Потом садится возле тела и задумывается. Думает он долго. Шафто смотрит как зачарованный. Наблюдать за Енохом Роотом, когда тот думает, так же интересно, как смотреть на восточную танцовщицу, которая трясет сиськами.
Они выходят из облаков, и освещение снова меняется. Солнце садится, алое в сахарской дымке. Шафто выглядывает в иллюминатор и вздрагивает. Под ними конвой, по темной воде от каждого корабля расходятся две четкие белые волны, каждая с одного бока подсвечена садящимся солнцем.
Самолет ложится на одно крыло и описывает медленный вираж над конвоем. Слышатся далекие чпок-чпок-чпок. Черные цветы распускаются и гаснут в небе. Шафто понимает, что по ним бьют из зениток. Потом самолет снова уходит в облака и становится почти совсем темно.
Впервые после долгого перерыва Шафто смотрит на Еноха Роота. Тот снова в своем уголке, читает при карманном фонарике. На коленях у него раскрытый сверток с бумагами. Это тот самый сверток, который Роот забрал у Этриджа и затолкал Джеральду Готту в гидрокостюм. Шафто решает, что встреча с конвоем и зенитный обстрел доконали капеллана и тот вытащил сверток, чтобы его изучить.
Роот поднимает голову, их взгляды встречаются. Он не испуган и не пристыжен. В глазах — ледяное спокойствие.
Шафто несколько секунд смотрит на капеллана. Если смутится или испугается, значит, он — немецкий шпион. Однако нет — Енох Роот не работает на немцев. И на союзников тоже. Он работает на Высшую Силу.
Шафто еле заметно кивает. Взгляд Роота смягчается.
— Они все погибли, Бобби, — кричит он.
— Кто?
— Островитяне, которых ты видел на Гуадалканале.
Так вот почему Роот болезненно реагирует на шутки по поводу мародерства.
— Прости, — говорит Шафто и подсаживается ближе, чтобы не кричать. — Как это вышло?
— Когда мы принесли тебя ко мне, я передал сообщение моему связному в Брисбене, — говорит Роот. — Зашифровал его специальным кодом. Так и так, подобрал рейдера морской пехоты, который, возможно, выживет, заберите его, пожалуйста.
Шафто кивает. Он помнит, что слышал много точек и тире, но был в отключке из-за лихорадки, морфия или что там у Роота в коробке из-под сигар.
— Они ответили, — продолжает Роот, — мол, мы не можем сюда попасть, но, пожалуйста, доставь его туда-то и туда-то, там вас встретят другие рейдеры. Так, ты помнишь, мы и поступили.
— Да, — говорит Шафто.
— Пока все хорошо. Но когда я передал тебя твоим и вернулся, оказалось, что у меня побывали японцы. Перебили всех островитян, которых смогли отыскать. Сожгли дом. Сожгли все. Понаставили мин, я еле выбрался.
Шафто кивает. Он видел, что делают японцы.
— Меня вывезли в Брисбен, и я стал вонять по поводу кодов. Понимаешь, японцы взломали наш код, иначе бы они меня не нашли. Вонял я довольно долго, и наконец мне сказали: «Ты британский подданный, ты священник, ты врач, ты умеешь держать винтовку, ты знаешь азбуку Морзе, а главное, ты всех здесь заколебал, так что — вперед!» И не успел я опомниться, как оказался в Алжире, в морозильной камере.
Шафто отводит глаза и кивает. Роот понимает, что сержанту известно не больше, чем ему.
Позже Роот снова заворачивает пакет, но не убирает в портфель, а заталкивает Готту в гидрокостюм.
Потом они снова выходят из облаков, рядом с освещенным луной портом, и летят над океаном так медленно, что даже Шафто, который ни хрена не разбирается в самолетах, понимает, что сейчас заглохнут моторы. Они открывают боковую дверь «дакоты» и выбрасывают тело рядового первого класса Готта в океан. Для Окономовокского пруда это был бы грандиозный всплеск, для океана — так себе.
Через час или чуть позже тот же «Дуглас» садится на посадочную полосу в разгар воздушной бомбардировки. Они вылезают из «старого толстяка» в конце полосы, рядом с другим «C-47», и бегут вслед за пилотами. По лестнице, вниз, точнее — в бомбоубежище. Теперь они ощущают, но не слышат разрывы бомб.