Криптономикон, часть 1 - Страница 45

— Так точно, сэр!

— Это крайне необычная штуковина, — задумчиво говорит полковник, — такая, какая военному никогда бы в голову не пришла. Вы понимаете, о чем я, Шафто?

— Никак нет, сэр! Но я различаю сильный душок политики в кабинете, сэр!

Полковник легонько подмигивает, поворачивается к окну и смотрит на купол Капитолия.

— Эти политики бывают здорово привередливы. Все должно быть в точности так, как они сказали. Они не любят оправданий. Вам ясно, Шафто?

— Так точно, сэр!

— Корпусу пришлось побороться, чтобы нас в это включили. Все собирались отдать армии. Нам пришлось действовать через высокопоставленных людей, бывших флотских. Теперь назначение наше. Если мы его провалим, то на свою голову.

— Сэр! Мы его не провалим, сэр!

— Сукин сын Макартур гробит морских пехотинцев почем зря, потому что мы не всегда правильно разыгрываем политические игры. Если вы и ваше подразделение не отработаете без сучка без задоринки, ситуация станет еще хуже.

— Сэр! Морпех не подведет, сэр!

— Командовать будет лейтенант Этридж, выпускник Аннаполиса. Боевого опыта немного, но умеет вращаться в нужных кругах. Он будет осуществлять взаимодействие на политическом уровне. Ответственность за то, чтобы выполнить задание на местности, возлагается на вас, сержант Шафто.

— Есть, сэр!

— Вы будете работать в тесном сотрудничестве с британскими десантниками. Отличные парни. Но я хочу, чтобы вы и ваши ребята утерли им нос.

— Сэр! Непременно утрем, сэр!

— Ладно, тогда идите собираться, — говорит майор. — Вы отправляетесь в Северную Африку, сержант Шафто.

Лондиниум

Массивные британские монеты брякают в кармане, как оловянная посуда. Лоуренс Притчард Уотерхауз идет по улице. Он в форме кавторанга ВМФ США. Из этого не следует, что он капитан второго ранга или даже служит на флоте, хотя так оно и есть. А вот насчет США сомнений быть не может, потому что всякий раз, сходя с тротуара, он либо выпрыгивает из-под колес, либо замирает, со скрежетом переводя стрелки своих мыслей на другой путь и тратя уйму умственной энергии на попытку увидеть окружающее в большом зеркале. Здесь левостороннее движение.

Он знал об этом раньше. Видел фотографии. И Алан в Принстоне жаловался, что чудом до сих пор не попал под машину.

Тротуары соединяются под прямым углом, а не плавно изгибаются, как в Америке. Переход от тротуара к улице строго вертикальный. Если бы на голову Уотерхаузу поместили зеленую лампочку и наблюдали за ним сбоку во время затемнения, его траектория выглядела бы как прямоугольные импульсы на экране осциллографа — вверх, вниз, вверх, вниз. Происходи это в Америке, импульсы располагались бы равномерно, примерно по двенадцать на милю, потому что в его родном городе улицы образуют правильную решетку.

В Лондоне улицы извиваются, как им вздумается, и распределение импульсов выглядит случайным: иногда они сменяются часто, иногда редко.

Ученый, которому показали бы эти меандры, вероятно, отчаялся бы отыскать в них какую-нибудь закономерность; больше всего они походили бы на случайную последовательность, определяемую космическими лучами или распадом радиоактивного изотопа.

Другое дело, если этот ученый мыслил бы широко и оригинально.

Широты охвата можно достичь, поместив зеленую лампочку на голову каждого пешехода в Лондоне и записывая траектории в течение нескольких ночей. В результате получится толстая кипа миллиметровки с графиками, каждый из которых будет казаться совершенно случайным. Чем толще кипа, тем шире охват.

Оригинальность ума — отдельное дело. Никто не знает, в чем тут финт. Один посмотрит на кипу меандров и не увидит ничего, кроме шума. Другой ощутит странный трепет, не понятный тому, кто подобного не испытывал. Некий глубинный отдел мозга, настроенный на поиск закономерностей (или наличия закономерностей), проснется и прикажет тупой будничной части мозга смотреть на кипу миллиметровки. Сигнал слабый и не всегда осмысленный, но человек просиживает сутками, перебирая кипу бумаг, как аутист, расстилает их по полу, сортирует на кучки по некой неведомой системе, подписывает цифирки и буквы мертвых алфавитов, рисует стрелки, ищет похожие места, сопоставляет их между собой.

Однажды этот человек выйдет из кабинета с подробной картой Лондона, восстановленной по графикам прямоугольных импульсов.

Лоуренс Притчард Уотерхауз — один из таких людей.

Вот почему правительство его страны — Соединенных Штатов Америки — заставило Уотерхауза принести длиннейшую клятву секретности, исправно снабжало его обмундированием различных званий и родов войск, а теперь отправило в Лондон.

Он сходит с тротуара, рефлекторно смотрит налево. В правом ухе звон, визг мотоциклетных тормозов. Это всего лишь британский морской пехотинец на мотоцикле (Уотерхауз уже немного разбирается в знаках отличия), но за ним подкрепление — защитного цвета фургон с написанными по трафарету кодовыми номерами.

— Прошу прощения, сэр! — бодро говорит морской пехотинец и объезжает Уотерхауза, видимо, сообразив, что с задачей додавить союзника вполне справится фургон. Уотерхауз прыгает вперед, прямо под колеса несущегося с другой стороны черного такси.

Впрочем, последний отрезок пути от этой конкретной улицы до Вестминстера он преодолевает без риска для жизни, если не считать близости к хорошо организованной орде немцев, оснащенной лучшими в мире средствами массового уничтожения. Эта часть города похожа на некоторые плохо освещенные закутки Манхэттена. Вдоль узких улочек тянутся десятиэтажные здания. Иногда Уотерхауз видит в просветы между домами впечатляющие готические громады и осознает близость Величия. Как и на Манхэттене, все куда-то деловито спешат.